19 июля 1749 г. последовал именной указ о выделении из доходов синодального ведомства 30 тыс. руб. «на исправление в имеемой во оном монастыре большой церкви ветхости, а особливо над гробом Христа Спасителя нашего обвалившегося шатра» и «о имении старания дабы вся та церковь и шатер в надлежащее состояние приведены были в будущем году несомненно» [1]. Приказано было не взимать никаких отчислений в Синодальное экономическое правление с симбирской вотчины монастыря села Воскресенское, Сергиевское тож. Все доходы с него целиком должны были пойти на ремонт собора.

2 августа 1749 г. Елизавета Петровна именным указом повелела обер-архитектору Ф.-Б.Растрелли отправить своего лучшего подмастерья в Новый Иерусалим для осмотра ротонды и составления проекта нового шатра. Растрелли предложил «имеющегося при строении Воскресенского Новодевича (Смольного — М.К.) монастыря каменного дела мастера Винченцу Бернардачи», на которого он «благонадежен». Однако, по признанию Растрелли Бернардаччи «в рисунках неискусен», поэтому к нему следовало определить «имеющегося при московской Гоф-интендантской конторе гезеля Бланка» для изготовления чертежей, а также переводчика [2].

12 августа 1749 г. Винченцо Бернардаччи получил приказ отправиться из Санкт-Петербурга в Москву, его должен был сопровождать переводчик итальянец Иосиф Бот. Из Кабинета ему была дана инструкция, которая предписывала осмотреть во всех частях собора, предназначенных к ремонту, фундаменты: насколько глубоко они расположены, под откосом или прямо. Кроме того, нужно было выяснить, на чем утверждены фундаменты: вбиты ли сваи, бучено ли круглым камнем или плитой, какой связующий раствор, каков характер грунта и нет ли под фундаментом воды. Отдельным пунктом предписывалось: «Понеже известно, что кровли были крыты чугунными досками и кладены на землю плоско и замазываны смолою, того ради взяв от оной кровли кусок со всею замаскою с верху до низу привесть сюда» [3].

В Москве к Бернардаччи присоединился Карл Бланк. Для работы в монастыре им выдали 10 подвод с инструментами. Приехав в Новый Иерусалим, они обнаружили в соборе трещину «по перемычке и по своду», которую распорядились заделать. Осмотр фундаментов показал следующую картину: «…под оным шатром и под церковью фундамент бучен диким камнем половина на глине, а другая на извести глубиною на семь четвертей аршина и под оной фундамент бит свай длиною девять четвертей аршина, и в некоторых местах кладены лежни, из которых некоторые сваи сгнили, а у иных серца еще несколько здоровы, и оной фундамент делан на глине слабой и под оной песок, а под песком малой слой глины и под оной глиной еще песок, а под песком глина твердая». О подземной церкви: «А под церковию, которая в земли, фундаменту не имеется, токмо под стены кладены лежни, которыя згнили и от означенной земли имеется во оной церкви течь и в стенах превеликая сырость, которое ж из сего мною усмотрено, что та худость зависит не от чего иного как от слабого грунта». Об этом Бланк и Бернардаччи 28 сентября 1749 г. отрапортовали в Кабинет. Бланк сделал планы и профили «упадшему шатру» с той оговоркой, что «какой вышины тот шатер был известитца ему было не от кого» [4].

Указ императрицы предписывал Растрелли собрать «консилиум» для решения проблемы шатра. Свое мнение высказали только московские архитекторы, которые все здание «свидетельствовали самоперсонально», петербургских же зодчих Растрелли счел излишним привлекать. Крупнейшим московским архитекторам того времени — А. П. Евлашеву и Д. В. Ухтомскому указом Сената велено было осмотреть в Воскресенском монастыре «все оное шатерное здание фундаменты и стены вновь выведенные освидетельствовав и учиняя тому планы и профили и во что будет стоить смету и утвердя своими мнении (и) каким наилутчим образом тое строение надлежит производить предложить» в Канцелярию экономического правления. Они осмотрели ротонду, составили фасады и профили, а также смету, и при своем мнении представили в указанную канцелярию. Осмотр показал следующую картину:

«1. Старый фундамент как под столбами так и под наружною стеной имеется на сваях, а оные сваи биты в сухую глину и теми сваями находящиеся глины слой пробит сквозь, а под той глиной имеется разного виду песок слабой сухой и под тем песком сухая и твердая глина ж, а сколько тех упоминаемых грунтов порознь глубины находитца о том в приложенном профиле явствует, а имеющиеся сваи под оным фундаментом изотлели.

2. Сверху земли под наружною стеною имеющийся старой цоколь или базамент находитца во многих местах неватерпасной, но копереколебался и вино (так — М.К.) ни от чего другаго как от осатки слабаго и разбитаго фундамента.

3. Над оным цоколем или базаментом наружная стена после упадения в построении находитца вновь в два этажа как-то значит в профиле подли.

4. От упадения ж оставшия внутри находящияся столбы и с перемычками перваго этажа… над оным в построении находится вновь столбы с перемычками и со сводами ж вышиною в равенстве с наружною стеною… и откуда ж оное вновь построение зачато в тех местах признаков (как-то обыкновенно новое от старого отделяетца) не находитца, а имеются небольшие по вышине седины по старой стене и во многих местах…

5. К упоминаемым же нутренным столбам… приделанное вновь для прибавления толстоты столбов с трех сторон ко оных приделок сверху между столбов под старые перемычки зделаны перемычки ж. И оные приделки от столбов и перемычки отделилися, а оные приделки повидимому деланы до упадения шатра» [5].

Мнение двух названных архитекторов относительно восстановления шатра отличалось от мичуринского плана: «И по вышеписанному имея разсуждение хотя упоминаемые вновь зделанные стены внешние со сводами построением на имевшимся старом фундаменте ныне находитца без повреждения, но токмо на оных стенах, а паче на столбах на которых должно было шатру быть впреть во окончание зачинать производить, а паче за совершенною худостию фундамента имеем опасность и для того те вновь зделанные стены и со сводами також и внутренные столбы и с их фундаментом по мнению нашему надлежит разобрать и сваи выбрать и слабой песок вынеть до грунт твердой глины и тот шатер с фундаментом и стенами зделать вновь» [6]. К мнению были приложены чертежи (в архивном деле не сохранились) и смета. В шатре планировалось сделать 11 больших стекленных окон, «в куполе слуховых окон разных мер» 12, «в галерее вверху и внизу окон» 22. Покрыть шатер предполагалось обливной черепицей или белым листовым железом. Стоимость строительства без кровельного покрытия составляла 53995 рублей. Сколько стоило бы черепичное покрытие — не указано, железная кровля обошлась бы, согласно смете, в 9396 рублей. Итого возведение ротонды с шатром, крытым железом, по плану Евлашева-Ухтомского стоило бы 63391 рублей.

Появился еще один проект. Московский архитектор артиллерийского ведомства Каспар Москопф предложил укрепить основания несущих столпов и во избежание перегрузки фундамента возвести над ротондой легкий металлический шатер, что обещал сделать «весьма малочисленнейшим коштом» [7]. Окончательное решение должны были принять монастырские власти и императрица.

Елизавета Петровна впервые посетила Новый Иерусалим в 1744 г. Большое значение для монастыря имело второе посещение его императрицей — в сентябре 1749 г. Елизавета Петровна, великий князь Петр Федорович и великая княгиня Екатерина Алексеевна, а также множество высших государственных и придворных чинов несколько дней жили в монастыре, здесь были отпразднованы именины императрицы. Елизавета Петровна сама произвела осмотр «вскрытых вне и внутрь около Гроба Господня в шатре фундаментов» [8].

На основе отчета Бернардаччи Растрелли 6 июня 1750 г. сделал следующие предложения: «Первое. Сломать досталное шатерное строение и выкопать под фундамент глубиною до найденного материка десять аршин, как мастер Бернардача на месте свидетельствовал, которое ж строение производить следующим образом как выше сего упомянуто, что сломать досталное шатерное строение до самого фундамента, а потом надлежит начинать прежде всего одну часть того строения к стороне церкви вынимать землю и бутить фундамент, а когда первая часть зделана будет, тогда другую зачинать часть, и третью, и четвертую или болше частей по разсуждению каменного мастера, дабы то строение не могло повредитца. А как тот фундамент произведен будет, то строением помянутое шатерное здание производить по силе сочиненных планов и профиля.

Второе. По силе сочиненных планов и профиля как быть всем стенам шатерного здания толстоты по пропорции, которую можно быть благонадежну.

Третье. Для лутчаго утверждения шатра показано на плане сколько столбов зделать надобно. А именно, как на прежних чертежах видно, ныне на практике есть между всех столбов проходы. А ныне по мнению моему для лучшаго укрепления надлежит зделать через два столба проходы, також назади столбов между наружной стены, называемой галереи, которая имеет коммуникацию в маленькие церкви контри форт для лучшаго утверждения стен и столбов. А что до укрепления связным железом стен и столбов и шатра, тому значит на профиле, а для покрывания помянутого шатра то надлежит листовым железом покрыть из своей арматуры железной, как показано на профиле ж» [9].

Таким образом, Растрелли предложил полностью сломать всю старую ротонду, углубить фундамент до материка (приблизительно на 7 метров) и строить здание заново. Если же возводить шатер на старом основании, то, по его мнению, «будет всегда опасение».

Дорогостоящие проекты, предложенные Евлашевым, Ухтомским и Растрелли чрезвычайно не понравились настоятелю монастыря архимандриту Амвросию. На реконструкцию ротонды уже было истрачено 20 тыс. руб., а теперь пришлось бы разрушить все, что восстановили в 1730 — начале 1740-х гг. Поскольку смета к проекту Растрелли не прилагалась, то непонятно было, каковы будут затраты на его реализацию. Очевидно было одно: проект обер-архитектора никак не укладывался в отпущенную императрицей сумму, к тому же растягивал восстановление на неопределенно долгое время. Амвросий, видимо, с целью отстранить Растрелли от принятия конечных решений по восстановлению собора, выразил желание, чтобы работами в монастыре руководил архитектор Петр Трезини, которого он знал по строительству в Александро-Невской лавре [10].

К лету 1750 г. стало ясно, что первоначальные сроки восстановления Воскресенского собора абсолютно нереальны. 1 июля 1750 г. в Петергофе Елизавета Петровна дала присутствовавшему там архимандриту Амвросию устное распоряжение шатер летом того года не строить. До окончательного решения вопроса о том, каким образом восстанавливать ротонду и шатер, архимандрит решил не только не вступать в контракты на строительные работы, но и не заготавливать материалы в монастырских вотчинах [11].

Между тем нарастали текущие (в прямом и переносном смысле) проблемы. Архимандрит Амвросий писал в Кабинет императрицы, что кровли всех монастырских зданий обветшали, а кое-где вообще без кровель «насквозь протекает». Внушало тревогу состояние северного склона монастырского холма, угловой северо-восточной башни (впоследствии получившей название Иноплеменничьей) и Скита. Река Истра еще в 1718 г. снесла плотину и монастырскую мельницу, за которую, как и за мельницу на речке Песочне под Соколиной горой, продолжали взиматься пошлины. Кроме того, река «прежнее место песком и хрящем занесла, а вместо того под самую гору [потекла], на которой вся северная ограда и четыре башни стоят, из оных одна угловая гораздо уже от того рушится, и требует чтоб разобрать; да под патриаршую самую ж пустыню вновь себе течение промыла и близ тои пустыни большую уже часть от берега земли утащила». В ближайшее время, по мнению настоятеля, «оныя обвершалыя церкви и три великозданные трапезы для прочности и предопасности надлежит листовым железом по железным стропилам возобновить, келии и семь каменных башен около ограды деревянным тесом и черепицею покрыть, а восмую, которая начала весьма рушится, равно по ограду разобрав прежние на ней два партамента и третий купуль деревянные ж построить, а свято-иорданскую реку освободив от доимков и оброков на прежнее ея место отвесть» [12].

С 1748 до весны 1755 г. на текущий ремонт было истрачено 8 тыс. 656 руб. Настоятель не решился воспользоваться суммой, выделенной на восстановление шатра, а взял деньги заимообразно из поступлений с экономических вотчин монастыря. Синодальное экономическое правление требовало вернуть эти деньги. Амвросий в мае 1755 г. просил императрицу «от платежа требуемой от Синода означенной суммы всемилостивейшее освободить и впредь свой Новый Иерусалим … из экономического окладу выключить» [13].

Решение вопроса о реконструкции шатра растянулось на несколько лет. В самом соборе тем временем полным ходом шли работы по устройству новых приделов и приведению интерьера в соответствующий вкусам того времени вид. Результатом посещения Елизаветой монастыря в 1749 г. стало то, что она «вновь заложить три церкви … повелеть изволила, а именно: 1. Святых праведных пророков Захарии и Елизаветы, 2. Святого Иоанна Златоустого. 3. Святых и праведных богоотец Иоакима и Анны. Тако ж Их Императорские Высочества на горе Голгофе построить все три иконостаса, богатую ризницу и всю церковную утварь своим комнатным иждивением повелеть же изволили.

На то взирая и прочие знатные персоны для возобновления по себе поохотились разобрать нижеследующие церкви:

Его высоко-рейхс-графское сиятельство господин обер-егермейстер Алексей Григорьевич Розумовский взял церковь земляную Обретения Честного Креста Господня.

Его высокографское сиятельство господин великий канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин взял церковь Двенадесяти Апостолов, что близ шатра по левую сторону.

Его высокографское сиятельство господин вице-канцлер Михайла Ларионович Воронцов взял среднюю церковь за великим алтарем, иде же разделиша воины Ризы Христовы.

Ее высокографское сиятельство штатс-дама Мавра Егоровна Шувалова взяла другую церковь заалтарную, что в Палатке преподобного Андрея Критского.

Его высокопревосходительство сенатор и Ея Императорскаго Величеством генерал-адъютант Александр Борисович Бутурлин взял церковь Всех Святых, что под колокольнею.

Его высокопревосходительство Государынин отец-духовник Феодор Яковлевич Дубянской взял под Голгофою, где погребен святейший Никон Патриарх.

Евдокия Павловна (одна из трех старших горничных Елизаветы, ее фамилия неизвестна — М.К. ) взяла церковь святого Архангела Михаила под Голгофою» [14].

Таким образом, «разобрав» между собой основные приделы Воскресенского собора, Елизавета Петровна и ее приближенные готовы были приступить к их украшению. 2 марта 1751 г. была составлена опись всем ветхостям в монастырских церквах — и тех, «кому какие по желанию розданы», и остальных. Она показывает, что к этому времени в соборе уже было сделано много. Крестовая часть получила новый декор, «в ней гзымсы, пилястры, капители, клеймы и прочие орнаменты в приличных местах для изображения наперед сего бываго во Иерусалимской первообразной церкви мозаического художества, самою изрядною штукатурною работою от средней главы и от сводов до нижних хор отделаны и во оных клеймах из священного Евангелия шести недель по Пасхе воскресной истории надо всеми хорами по стенам живописью написаны*, и где во Иерусалиме натуральные из мрамору столбы и поныне, там из красок… мраморы же размалеваны» [15]. Эти работы делались на пожалованную императрицей на ризницу и церковный ремонт 5-тысячную сумму.

Устроенные самой императрицей приделы Захарии и Елизаветы, а также Иоанна Златоуста располагались в северо-восточной части хор. Для работы над «зело богато позлащенными иконостасами» от дворцового ведомства 13 декабря 1749 г. были наряжены мастера: резчики Иван и Леонтий Кобилинские, позолотчики Семен Петров и Иван Никифоров и живописец Сергей Горяинов. Горяинову же было поручено написать Распятие в картуше между двумя иконостасами. Вместе с изготовлением запрестольного образа Божией Матери Иерусалимской для придела Марии Египетской их работа в названных приделах оценивалась соответственно в 180, 600 и 400 рублей, всего в 1180 руб. [16]. Иконостасы требовалось сделать за два месяца. С. Горяинов вынужден был просить отсрочки до 25 февраля 1750 г., так как в доме живописца Ивана Андреянова на Сретенке, где он работал, случился пожар, иконы были вынесены, но попортились и требовали исправления [17]. После завершения иконостасов их освидетельствовал К. Бланк. Летом 1751 г. приделы уже были освящены. Требовалось только сделать новую железную кровлю, так как старая тесовая протекала. То, что два иконостаса на хорах установили до того, как там кончились кровельные и штукатурные работы, привело к скорой порче левкаса и позолоты. В монастырь был направлен золотарный мастер Липман для их осмотра. 31 августа 1752 г. он подал рапорт в Гоф-интендантскую контору, где указал, что причиной порчи была сырость от штукатурных работ [18]. Иконостасы пришлось поновлять.

В иконостасах были следующие иконы:

I. Придел Захарии и Елизаветы:

1) Царские врата: Благовещение и 4 евангелиста

2) Икона местная Спасителя, сидящего на престоле в царской порфире и венце с скипетром и державою, внизу подпись: «Мною црие царствуют и силнии пишут правду»

3) Богоматерь с младенцем в царском венце, внизу подпись: «Се бо отныне ублажать мя вси роди»

4) Двери южные, на них священномученик Климент Папа Римский с якорем

5) Двери северные св. Петр Архиепископ Александрийский, держащий меч, «которым усечен бысть во главу»

6) Икона храмовая святого Захарии

7) Икона другая храмовая святой Елизаветы

8) Спас Нерукотворный

9) Рождество Христово

10) Рождество Богоматери

11) Рождество Иоанна Крестителя

12) Благовещение

13) Икона св. Севастьяна, «стрелою в перси пронзенного»

14) Евангелист Марк

15) Целование Марии с Елизаветой

16) Апостол Петр с ключами и с хартиею «семы оставихом вся и вслед тобе идохом»

17) Св. Екатерина с хартиею «Вслед тебе в воню мира твоего течем».

II. Придел Иоанна Златоуста:

1) Царские врата: Благовещение и 4 евангелиста

2) Икона местная Спаситель стоящий, подпись «Придете ко мне …»

3)Икона местная Богоматерь, стоящая с младенцем, подпись «Блаженно чрево носившее тя…»

4) Южные двери: священномученик Харлампий, «рукою на столп прозябший в листвие зеленое облакотившиися в одеянии епископском»

5) Северные двери: священномученик Януарий, держащий «сосуд стеклян с кипящею кровию»

6) Храмовая икона св. Иоанна Златоуста.

7) Священномученик Василиск, епископ Команский

8) Тайная вечеря

9) Иоанн Златоуст, поучающий народ

10) Иоанн Златоуст, грядущий в заточение

11) Возвращение мощей св. Иоанна морем на галере [19].

Иконостас в церкви Марии Египетской делали те же дворцовые мастера. К 1751 г. в приделе основные работы были закончены, оставалось только отделать «преддверие» и установить сквозные решетчатые двери, «чтоб приходящим богомольцам можно всем было видеть, а для тесноты не всякому в оную входить, и сапогами и платьем иконостас отирать» [20].

Голгофа, где находились три придела и пять «застолбных» киотов, была «возобновлена весьма прекрасно» из пожалованной великокняжеским семейством 1-тысячной суммы, снабжена двумя богатыми ризницами и двойным комплектом церковных тканей. Иконостас резали мастера Петр Федорович Лиликин и Иван Никифоров. Иконы были заказаны Сергею Горяинову.

Особую проблему составляла подземная церковь Константина и Елены. Фундаментов под ней вообще не обнаружили, «токмо под стены кладены лежни, которые … сгнили и от означенной земли имеется во воной церкви течь и в стенах превеликая сырость». Ежегодно стены церкви подмазывали, но грунтовая влага разрушала штукатурку, «да и кирпичи из стен вываливала». Поэтому летом 1750 г. были предприняты радикальные меры для предотвращения разрушения церкви от грунтовых вод: землю вокруг нее вынули более чем на сажень от стен, открывшиеся стены привели в порядок и обложили тесаным камнем, каменными плитами был обложен и образовавшийся вокруг церкви «ход преизрядный наподобие пещер» [21]. Чтобы дождевая и снеговая вода не попадала в ров, окружающий церковь, он был закрыт деревянными щитами со световыми окнами-фонариками. Церковь сильно изменила свой внешний вид: появился извилистый фронтон с волютами, характерные для елизаветинского барокко овальные окна. С севера и юга надо рвом на арках поставили небольшие граненые часовенки-лантернины. Главу подземной церкви опоясал изразцовый фриз, подражающий керамическому убранству собора XVII века. Внутри церковь получила еще более нарядное барочное убранство: столпы были значительно утолщены, пышная лепнина покрыла стены и своды храма.

В подземной церкви помимо основного Константиноеленинского престола в это время было четыре придела: Благоразумного разбойника, Небесноявленного Креста Господня, Обретения животворящего древа и Священномученика Кириака. На сооружение иконостасов графом А. Г. Разумовским было пожаловано 3 тыс. руб. Старый керамический иконостас главного алтаря был разобран, а на его место установлен новый, весьма оригинальный по своему исполнению. Он был сделан из листовой меди «сомою изрядною чеканною работою». Чеканил иконостас московский мастер Гаврила Григорьевич Серебренников, позолоту делали «иноземец» Готфрид Кинст и «цесарской области г. Франкфурта что над Меном рекою уроженец» Иоганн Дум. Иконы писал брат архимандрита Амвросия Николай (в монашестве Никон) Зертис-Каменский. К августу 1754 г. иконостас был готов. Первоначально «гладь» иконостаса была окрашена в синий цвет, на ней ярко выступали вызолоченные накладные детали; лики, руки и облачения прописывались маслом. Были в иконостасе и живописные иконы, написанные на медных досках.

Придельные иконостасы подземной церкви, согласно документам, тоже предполагалось сделать металлическими — из листов английского (по другим документам — голландского) свинца, с чеканкой. Только иконостас придельной церкви Священномученика Кириака, сменивший старый керамический, решено было сделать деревянным, «понеже в сухшем месте». Из позднейших документов можно заключить, что свинцовые иконостасы так и не были сооружены, а свинец, запасенный для них, забрали в Москву, на строительство нового кремлевского дворца [22].

Между заалтарными приделами «Написания титла» и «Разделения риз» иждивением статс-дамы графини Мавры Егоровны Шуваловой «во особливой палатке» был устроен придел в честь Андрея Критского. Еще раньше ею была возобновлена церковь Святителя Николая к северу от колокольни. В церкви архистратига Михаила и прочих сил бесплотных на средства, вложенные упомянутой старшей горничной императрицы Авдотьей Павловной, был позолочен керамический иконостас, сделаны царские врата и написаны новые образа. Примерно такие же работы велись и в других приделах, «разобранных» елизаветинскими вельможами.

Церковь Иоакима и Анны летом 1751 г. еще не начали отделывать. Амвросий сообщал, что «в сию церковь назначен иконостас Аннегофской, но еще не получен» [23]. В прежнем виде к этому времени оставались заалтарные приделы: «Аврамова палатка», Иоанна Богослова («Поругания»), «Разделения риз», Лонгина Сотника («Написания титла») и «Темница Христова». «Во все три запрестолные церкви, щитая и вице-канцлерскую, — писал настоятель, — во иконостасы зразчатые из милостинных Ея Императорскаго Величества денег святые иконы написаны, и во Успенскую темничную церковь в монастире теперь пишутся**, точию зразчатые оные все четыре иконостаса по весне надлежит вычинить, раззолотить, раскрасить, также царские врата по приличеству» [24]. Церковь Св. Иакова брата Господня, первого епископа Иерусалимского только планировалось создать: «Во Иерусалиме под колокольнею на низу, а здесь под самими колоколами равно с хорами наверху преизрядное место для оной уготовано, но поднесь ни от кого сии церкви не взято и не отделано… Надлежит в ней построить иконостас новый, пол чугунный, шесть окошек ценинными изразцами отделать и толикое число железных решеток и стеколчатых окончин зделать» [25].

Интерьер собора приобретал новый вид. Но решение главной проблемы — восстановления шатра — затягивалось. Амвросий ждал приговора «консилиума» архитекторов еще некоторое время и, наконец, обратился к императрице напрямую. 10 мая 1755 г. он составил специальное прошение на высочайшее имя, в котором писал: «Седьмой год уже близко, как Ваше Императорское Величество шатерное строение над гробом Христа Спасителя исправить и на оное суммы тридцать тысяч рублев всемилостивейше пожаловать указать соизволили, из которой суммы за употреблением на прочее церковное возобновление ныне налицо двадцать пять тысяч рублев имеется, точию оное вашего императорского величества богоугоднейшее изволение за затруднительными архитекторскими мнениями и поднесь еще своего исполнения не возымело» [26].

Архимандрит Амвросий принял смелое решение: он предложил построить шатер из дерева — сравнительно дешевого и легкого материала. Настоятель просил императрицу утвердить указом «означенное шатерное строение или по примеру ветхого Иерусалима с куполом деревянным, или как всемогущий Господь Бог Вашему Императорскому Величеству по сердцу положит». 19 февраля 1756 г. был высочайше утвержден проект Растрелли на возведение деревянного шатра, крытого белым листовым железом. Растрелли рекомендовал для его строительства находившегося в Москве дворцового плотничного мастера Ивана Андреевича Эриха. 28 февраля архиепископ Амвросий просил Синод благословить строительство по полученному чертежу, на что 12 марта 1756 г. последовал положительный ответ. Бланком и Эрихом была составлена смета.

Благодаря тому, что при ремонте деревянного шатра в середине XIX века по требованию Синода монастырскими властями была составлена подробная выписка из архивных документов елизаветинского времени, мы можем проследить строительство шатра поэтапно. Весной 1756 г. началось заготовление материалов. Амвросий обратился к архимандритам Лужецкому Панкратию и Даниловскому Гермогену «об отыскании для оного шатерного здания лесных материалов в дачах близ Лужецкого монастыря находящихся» и доставке их «плотами по Москве-реке к Савину монастырю, а отель к Воскресенскому сухопутно» [27]. 10 апреля названные архимандриты отписали, что найден дубовый лес и отправлен под Савино-Сторожевский монастырь лужецкими и колоцкими крестьянами. Всего лужецкими крестьянами было доставлено 241 дубовое бревно разных размеров — от 5 до 16 аршин в длину и от 6 до 8 вершков «в отрубе», колоцкими крестьянами — 122 бревна обычных размеров и еще 2 больших, да кроме того еще 29 бревен некондиционных. Также в монастырь в апреле из можайских лесов были переправлены 3360 сосновых и 3410 еловых досок, согласно архитекторской смете.

В апреле же было получено от «пятницких бобылей» (то есть от жителей монастырской вотчины села Пятница-Берендеево в верховьях р. Истры) «170 дерев к тому зданию на подмостки». В мае того же года от них же было принято из плотов на берег 47 сосновых бревен разной меры и 2697 еловых бревен. Для строительства деревянного шатра при монастыре была устроена пильная мельница. Все лето и осень 1756 года «работали шатерное здание на земле плотничного мастерства людей 50 человек».

25 октября контора церковного строения доносила Амвросию, что «к шатерному строению в шею под главу венцы сделаны и стропилы, посему и просили дозволения на подымку оных лесов и ставку на место и чтобы прибыл в монастырь плотничный мастер Эрих». Осенью шатер был установлен и из донесения конторы от 25 декабря видно, что в нем уже делались окна, наружные и внутренние наличники [28].

2 января 1857 г. для покрытия шатра было куплено хороших и сухих сосновых досок 2100 шт. по 160 руб. за тысячу у крестьян Якова Михайлова (Владимирского уезда деревни Большой Остров, вотчины помещика Богданова) и Тимофея Максимова (Переславского уезда, деревни Дубровки, вотчины генерал-аншефа Наумова). 8 апреля 1757 г. Амвросий, находившийся тогда в Петербурге, приказал, не упуская времени, производить плотничную и столярную работу безостановочно, и «чтоб привезенное Демидовыми белое железо на вес и на счет принять за надлежащую плату с крепким смотрением, чтобы ржавого и с свищами отнюдь не было» [29]. 16 июня 1757 г. были получены чертежи на шею и главу шатерного здания. 5 августа 1757 г. в лавке московского купца Петра Струговщикова было куплено 55.500 гвоздей согласно смете. 1 сентября 1757 г. было принято 800 пудов белого листового железа для шатра по 2 рублей 50 копеек за пуд, всего на 2000 рублей.

Из приказа мастеровым архитектора Бланка от 26 апреля 1758 г. явствует, что на шатерное покрытие пошли доски в полтора вешка толщиной, 6-7 аршин длиной, 7-8 вершков «в отрубе», а также горбыли толщиной в вершок, шириной в три вершка. Крыли шатер в одну доску, а не в две, как обычно делалось при покрытии крыш тесом. Доски накладывались «клином в верх уже, а к низу шире». Швы конопатили, смолили, а потом закрывали горбылями. Все тесовое покрытие сверху смолили, мешая смолу с толченым кирпичом, железной окалиной и железными «шкваринами».

16 марта 1758 г. кровельный мастер, кузнец дворцового села Покровского, что в Москве, Гавриил Васильев подрядился покрыть шатер железом и спаять жестью с наличниками 60 окон с тем условием, что гвозди выкуют монастырские мастера, а он их вылудит и после забития головки запаяет оловом наглухо. Взял он за работу с каждого пуда листового железа за исключением обрезков по 15 копеек и с каждого листа жести по 2 копейки. В апреле того же года у пятницкого бобыля Ивана Козьмина было куплено 500 бревен пильного леса на 150 рублей. На оконные дубовые рамы и переплеты израсходовали 300 досок. 29 августа 1758 г. московский купец Дмитрий Немчинов подрядился на вставку в шатер и в других местах собора в 85 окончин 5220 стекол. За вставку каждого уже готового стекла он назначил по 7 копеек, а за нарезные вновь по 4 копейки (здесь в справке середины XIX в., видимо, перепутаны расценки, на самом деле — наоборот), всего 391 рубль 80 копеек.

В сентябре покрытие шатра белым и черным листовым железом и спайка жестью с наличниками были закончены. Железа белого и черного израсходовано на кровлю шатра, карниза вокруг шатра и главы 1279 пудов 27 ½ фунта, жести 5255 листов. Денег за кровельную работу было выдано 297 рублей 4 ½ копейки. Дворцовому резчику Михаилу Зимину за разные резные работы («херувимские лица, репьи и прочее») 21 сентября 1758 г. было выплачено 350 руб. В сентябре же 1758 г. было окончены живописные и позолотные работы внутри шатра. 23 июля 1759 г. живописного художества ученики просили архимандрита Амвросия о вознаграждении, из чего следует, «что в деревянный шатер 60 картин были написаны оными по рисовке и под присмотром отца Никона» [30]. Из сметы К.Бланка видно, что картины в соборе писались по печатным образцам. В ней была предусмотрена покупка для живописной работы 59 «кунштов печатных» на 11 рублей 76 копеек.

Таким образом, третий ярус ротонды и шатер по расстреллиевскому чертежу были полностью закончены в 1759 г. Под руководством архитектора К. Бланка и дворцового плотничного мастера Иоганна Эриха работали местные монастырские плотники и столяры: Савва и Яков Ананьевы, Кирилл Антонов, Матвей Лешевцев, Семен Олонцев, Сергей Поляков, а также мастера, присланные из кафедрального Переславского Горицкого монастыря, Петр Алексеев, Сергей Коловратов, Василий Андрианов, Максим Белобров, Василий Иванов, Данила Кобылкин и др. В документах значатся монастырские ученики живописного мастерства, работавшие в шатре: Прокофий Цыганов, Михаил Калугин, Василий Лашков, Алексей Петров, Григорий Савельев, дьячок соборной церкви Можайска Степан Степанович Лавров, Терентий Шемякин, Дмитрий Субботин.

Приезды Елизаветы Петровны в Новый Иерусалим потребовали возведения в монастыре дворцов для проживания императрицы и придворных, а также служебных зданий для их обеспечения. Они располагались в юго-западной части монастырской территории. Правда, эти постройки оказались недолговечны. О них мы можем узнать только из описи сгоревших при пожаре 1762 г. строений и имущества. Пожар произошел в ночь с 3 на 4 августа. Загорелись деревянные служебные постройки перед монастырем, потом огонь перекинулся за стены. В описи сказано: «Новопостроенной дворец деревянной … згорел без остатку. А по справке с конторою церковного строения, построен был на каменном фундаменте брущатой из сосноваго лесу мшен мохом. Под залом и под покоями с левой стороны каменные погреба и фундамент высоты в три четверти аршина, а где и более состоит в немалом повреждении, покрыт в два теса с прокладыванием драни и лубев от фундамента высоты зал по кровлю в четыре сажени и две трети, покои в три сажени. Полы с положением перекладов были двойные, нижние бревенчатые, верхние в зале, галерее и четырех болших покоях в правой стороне зделаны были штучные, токмо не постланы и ко оным два ж покоя полы надлежало было зделать штучные, для чего и лес был заготовлен. А в прочих во всех покоях полы были намощены дощатые чистые и во все покои панели зделаны были, токмо не поставлены. Потолки подборные с обвяскою внутри зала, в галерее и в больших восьми покоях с стоиками со укреплением железным обшит тесом. И нижним полам и на потолках пазы замазаны глиною, земля наношена. Столярной работы карнизы наружные с пилястрами и капителями резными зделаны и прибиты, а внутренние, тако ж и двери с коробками и в окны переплеты дубовые с коробками ж и внутренние и наружные наличники с орнаменты, рондуки с балюстратами и тумбами и покрышки балюстрат с фронтонами ж и тумбами зделаны были ж. В галерее с поддугою блофон со изображением приличной гистории был написан и к потолку прикреплен. Кровля красною мумиею, стены вохрою, карниз, архитрав, капители с пилястрами и наружные налишники с резьбою и балюстраты с тумбами по меловой шарою с белилами за два раза выкрашены, по стенам пазы меловой замаской замазаны были. При оном доделывать оставалось: коробки прибить дверей и оконницы навесить и стеклы вставить, панели поставить внутренние постенные карнизы прибить и к фронтонам резные клеймы зделать, поставя прикрепить и выбелить, к чему и материал заготовлен был, печи зделать и внутри оного стены обоями обить в зале и в шесть покоев блофоны написать, а в протчих во всех потолки полотном обить и выбелить … Предписанного дворца с правой стороны от приезду по плану решетчатаго забору… столярным убором погорело и разломано пять звен с воротами, звено ширины по четыре вышины в три с половиною аршина» [31].

«С левой стороны от показанного бывшего нового дворца разстоянием в девяти саженях с половиною … состоит погоревший каменный флигель в котором пять покоев со сводами три з деревянными потолками подмазанными штукатурною работою вышины от земли по кровлю трех покоев стены в пять аршин три четверти, средние пять ниже на шесть вершков, что было выверстано деревом. Полы одинакие дощатые, оконницы одинарные, двери с рамами и с обоих сторон с налишниками и в семи дверях коробки в пяти покоях панели да с лица у пятнатцети окошек деревянные налишники и при дверях рундуки в них обращатые восемь печей обгорели… От онаго флигеля против нового означенного дворца до каменной оградной стены имелся … на каменном фундаменте сгоревший деревянный дворец же брущатой под которым фундамент был из двух рядов камня, онаго мерою зал высоты состоял по кровлю восми шесть покоев с сенми и чуланы высоты по кровлю шести аршин. На оном дворце и на каменных покоях кровля покрыта была в два теса с прокладыванием драни и лубья, полы одинакие дощатые, потолки подбиты холстом и выбелены и во всех покоях панели и двери столярные с коробками и налишниками в зале оконницы и двери с фрамугами и в протчих покоях оконницы с коробками и с обоих сторон с налишниками и в надлежащих местах с лица столярные пилястры с капителями, и под кровлею карниз и при дверях рундуки, внутри ж оных и каменных четырех стены обиты были бумажными обоями и двери выбелены, и с лица стены и кровля выкрашены. Печи оброчатые три обгорели и развалились…» [32].

В том же пожаре сильно пострадала колокольня: все колокола кроме самого большого упали, а некоторые расплавились. Чудом уцелел новопостроенный деревянный шатер, только кое-где была испорчена кровля.

Таким образом, Воскресенский монастырь вступал в новую эпоху во всем блеске, который приобрел в царствование императрицы Елизаветы. Этот облик Нового Иерусалима сохранился и впоследствии, вплоть до разрушения монастырского ансамбля в 1941 году.

* В росписи алтаря и клейм в центральной части собора участвовал служитель князя К. Д. Кантемира Василий Павлович Волхов, помещичий человек Иван Васильевич Оловянников, ученик живописного мастерства Иона Иванов, монастырские живописцы Иван Попов и Василий Поздышин. ** Их писали под руководством Никона (Зертис-Каменского) его ученики: Иван Попов, Михаил Борзиковский, Василий Поздышин и Алексей Полтев.

Список использованной литературы

[1] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1 Д. 123. Л. 34-34 об. [2] Там же. Л. 39. [3] Там же. Л. 42 об. [4] Там же. Л. 43 об., 65 об. [5] РГАДА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 4. Л. 1 — 2 об. [6] Там же. Л. 3. [7] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1 Д. 123. Л. 63. [8] РГАДА. Ф. 1625. Оп. 1. Д. 5. Л. 7. [9] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 123. Л. 66. [10] Там же. Л. 64. [11] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 160. Л. 1. [12] Там же. Л. 2. [13] Там же. Л. 8 об. [14] РГАДА. Ф. 1625. Оп. 1. Д. 5. Л. 8. [15] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 123. Л. 80. [16] РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 69289. [17] Там же. Л. 11. [18] Там же. Л. 32-32 об. [19] Там же. Л. 3-4. [20] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 123. Л. 81. [21] Там же. Л. 81. [22] РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 41244. О взятии из Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря голландского свинца, потребного в Кремле для дома Ее Императорского Величества. 1752 г. [23] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 123. Л. 83. [24] Там же. Л. 82. [25] Там же. [26] РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 160. Л. 8. [27] РГАДА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 4. Л. 14. [28] Там же. Л. 15-15 об. [29] Там же. Л. 16 об. [30] Там же. Л. 19 об. [31] РГАДА. Ф. 1625. Оп. 1. Д. 8. Л .3об.-4. [32] Там же. Л. 6-6 об.